Смутное время и мировая культура… Вот странное дело, даже тут, у нас дома, в России, спокойно и размеренно говоря о мировой культуре начала XVII века, мы, скорее всего, не вспомним о Московской Руси и о ее жителях, а перечислим больше всего людей и событий, связанных с европейской культурой. Хотя, будучи людьми, несомненно, крайне образованными (ох, как всё-таки это смешно звучит), мы ведь все прекрасно знаем, что не только Русь тогда воевала. Что почти все эти «культурные» и «высокоразвитые» страны находились тогда в состоянии войны.
Собственно, так и работают стереотипы. У них – изысканные клюши с рюшами и лионский шелк, у нас – дерюга да лапти. Мало кто вспомнит хоть о каких-то проявлениях культуры в России. Почти все привычно скажут – да какие могут быть рассказы о культуре Смуты?! Ну что вы! На Руси тогда свирепствовал голод, шла настоящая гражданская война, оккупанты пировали в Кремле, а на троне, меняя друг друга, кривлялись проходимцы, креатура ордена иезуитов – Лжедмитрии с разными порядковыми номерами.
Ну да, отбросив все эти причитания и просто поставив рядом два этих словосочетания: «мировая культура» и «годы Смуты», о чем мы сможем вспомнить? Да, к сожалению, в первую очередь, о каких-то вещах с Россией совсем не связанных.
Например, о том, что как раз в это время наступил европейский закат караваджизма. Да, именно закат, хотя Караваджо и умер в самый рассвет Смуты – в 1610, но закат начал наступать почти сразу. Кстати, сам Караваджо был тот еще смутьян – многие с каким-то даже восхищением любят постоянно упоминать о его драках, сроках в тюрьмах и «каменных мешках» за все мыслимые и немыслимые преступления, даже за убийства. Но, как бы там ни было, его тот момент можно было называть величайшим реформатором европейской живописи. Именно он ввел манеру письма, где в основе сложнейших, многофигурных композиций, которые до Караваджо никто не использовал, лежало резкое противопоставление света и тени. Эту манеру никто потом так и не смог с тем же величием повторить, хотя караваджистами были такие невероятные живописцы, как Рубенс, Йорданс, Жорж де Латура, Сурбаран, Веласкес и Рембрандт.
Несмотря на мистический талант Караваджо, сразу после смерти его слава начала таять, а о самом яростном гении стали забывать. Плюс ко всему, барокко в эти смутные годы начало утверждать свои позиции. Повсюду уже стали проявляться свойственные этому стилю величие форм, контрастность и пышность. И, конечно, не только в живописи или архитектуре.
Вспомните – меняется всё. Собственно, потому, что в начале XVII века проявляются первые, но достаточно яркие проявления «человека эпохи барокко». Делается попытка отбросить саму естественность, приравненную к ставшей ненужной на тот момент грубой физической силе, от которой как бы отказываются, говоря о том, что «теперь убивают, нажимая на спусковой крючок мушкета». Многие, упоминая эту цитату, почему-то сразу вспоминают Дюма, забывая при этом, что мушкетёры – это не романтические сказки французских романистов, написанные на три века позднее, а род войск, который был создан, чтобы убивать. И чем они занимались вполне успешно. Даже временами гораздо жёстче и кровавее, нежели остальные. И примеров тому вполне достаточно.
Тем не менее, именно в эпоху барокко мужчины высшего света начинают душиться, носить парики и стараться выглядеть скорее утонченными джентльменами, нежели рыцарями. Какая уж тут брутальность и агрессивность кисти Караваджо.
И, конечно, годы Смутного времени на Руси для Европы – это еще и расцвет Питера Пауля Рубенса. Да, именно расцвет, так как на тот момент он уже прославился и покинул Италию, где совсем юным художником был на службе у Мантуанского двора, и Флоренцию, где водил знакомство с Медичи. Уехал из Испании, где был обласкан королевскими особами, и вернулся на домой, в Нидерланды, в город торговцев и зарождающейся буржуазии – в Антверпен. Там Рубенс построил свой великолепный огромный дворец и написал большинство своих картин. А их он написал и продал, пожалуй, больше всех остальных мастеров всех эпох, которых мы сумеем вспомнить – около 1300 уникальных и ещё 1700 в соавторстве с учениками и коллегами. Кстати говоря, Леонардо да Винчи за всю жизнь создал всего около 20 картин, а Вермеер Делфтский — 36, причём не продал при этом ни одной.
Да, говоря о мировой культуре в Смутные годы, многие ещё вспомнят начало Золотого века в Нидерландах и творчество Франса Хальса, который к этому моменту уже стал членом Гильдии святого Луки и начал работать реставратором при городском муниципалитете Харлема.
Да и точные и гуманитарные науки тогда расцветали и здравствовали. Именно во времена Смуты стала особенно популярна философская концепция Фрэнсиса Бэкона, стали особенно востребованы его работы, посвященные политологии. Примерно в это же время Галилео Галилей изобрел микроскоп, тогда же он сделал свои первые телескопы и даже раздал несколько штук Венецианскому сенату, где всё никак не могли поверить, что на Луне есть горы, что Млечный путь — это не просто разлитый в небе соус, а отдельные звезды, и что у Юпитера есть спутники.
Но все это дела европейские, а как же Московская Русь? Наша сермяжная правда? Ведь на Руси тоже была жизнь, которую можно легко охарактеризовать как культурную. Исключительно русской культуры и именно тогда – в годы Смуты. Да, она отличалась от того, что творилось в Европе, но это не значит, что культура эта была хуже, уверяю вас – нет, просто она была своя, особенная, самостийная.
Ну, что можно привести в качестве примера… Да хоть бы и уникальное зодчество, известное во всём мире, как Русская шатровая архитектура. Именно в годы Смуты произошло становление этого великолепного архитектурного стиля. Если мы посмотрим на список каменных шатровых храмов Руси рубежа XVI—XVII веков, то сразу поймём, что именно на Смуту приходится ярчайший пик этого прекрасного, исключительно русского архитектурного направления.
Некоторые диванные знатоки считают причиной появления и распространения такой архитектуры строительные материалы. Говоря точнее – древесину, ведь храмы тогда, по большей части, строили именно деревянные. Типичный византийский купол из этого прекрасного материала не сделаешь, а шатёр исполнить в дереве гораздо проще.
И, кстати, в среде все тех же диванных искусствоведов бытует гипотеза, что Русь тяготела к европейской готике, вот и храмы строила по большей части шатровые. А запрет патриарха Никона (случилось это, правда, только в 1652 году) на строительство шатровых храмов может вполне уверенно служить весомым аргументом в пользу этой немного сумасшедшей версии.
Мне, кстати, очень нравится, как он это сформулировал: «строить о единой, о трех, о пяти главах, а шатровые церкви отнюдь не строить». «Отнюдь не строить» – красиво, да? Хотя для Никона такое стремление странно. Как бы там ни было, он же в первую очередь был политиком, а Россия в середине 17 века смотрела в Европу, и он не мог наложить запрет на чисто русское развитие архитектуры только по причине того, что оно напоминало ему готические европейские храмы. Он бы скорее порадовался. Тут, скорее, причина в том, что Никону шатровая архитектура напоминала о традициях старообрядцев, а от них патриарх хотел уйти как можно дальше. Например, к истокам – в Византию.
Впрочем, как бы там ни было, сам Никон первым же и нарушил собственный запрет. Именно он при основании Ново-Иерусалимского монастыря (да, того самого, около Истры) настоял, чтобы каменный шатёр над ротондой напоминал другой шатёр – над храмом Воскресения в Иерусалиме. И хотя сам патриарх никогда не был в Святой земле, получилось довольно точно, как мне кажется.
Впрочем, это уже совсем другая история, а еще и немного другая эпоха.
Рассказывая о других архитектурных проявлениях чисто русской культуры тех времен, невозможно не вспомнить о строительстве московского Белого города и шедевра – Алексеевской, или, как более принято говорить – Семиверхой башни. Позже мы расскажем об этих культурных объектах подробней: о том, какую роль не только в сражениях, но и в формировании культурного и исторического облика Москвы они сыграли.
А пока я констатирую любопытный факт. Как бы мы сегодня ни восхищались архитектурой Белого города, но знания наши обречены быть довольно поверхностными. Ведь представление о той архитектуре чаще всего сформировано по иллюстрациям Аполлинария Васнецова – нарисованным на три века позже, по обрывкам зарисовок какого-то немецкого путешественника и по разрозненным рукописям. По каким именно – мало кому сегодня известно.
Существует великое множество других вещей и явлений, о которых необходимо говорить, когда речь заходит о культуре России времен Смуты. Например, о том, на каком небывалом подъёме находилась культура русских монастырей в XVII «Смутном» веке. Именно монастыри были на Руси самой богатой, развитой и, как сказали бы сейчас, «продвинутой» частью русской жизни. В силу своей «продвинутости» они и стали опорой для формирования новой культуры. Причем даже не религиозной, а скорей «буржуазно-научно-политической».
Монастыри вводили в эксплуатацию новейшие научно-технические изобретения, развивали изыскания в чисто научных и образовательных сферах, занимались активной политической деятельностью – включая экономические новшества по распределению средств на благотворительность и поддержку среднего класса, международные и дипломатические контакты, продвижение собственных контактов во властные и законодательные структуры. Об этом я еще обязательно напишу.
Мода – тоже часть культуры и, конечно же, требует нашего внимания. Интересно, что русская городская мода начала XVII века создавалась с оглядкой на фасоны польских шляхтичей и европейских наемников. С другой стороны, в Московской Руси никто и не думал забывать про действие Стоглавого собора 1551 года. На нем православным христианам было запрещено носить «платье и одежду иноверных земель». Там же были сформированы различия и образы по чину, званию и ремеслу, которых строго придерживались в Московской Руси. У русских тогда не было никаких позитивных ассоциаций, связанных с Европой, поэтому формирование этой новой городской моды шло по какому-то новому, компромиссному варианту.
Видимо, благодаря тому, что молодежь – остается молодежью даже в XVII веке. И всегда будет идти против потока. Вот она что-то и придумывала, насмотревшись на поляков – с одной стороны, оставаясь при этом патриотически настроенной – с другой. Юноши и девушки старались тогда придерживаться русских идей и традиций, а общество им в этом активно помогало. Так, иконописцы даже бесов писали в европейских нарядах.
Размышляя о культуре той эпохи, нельзя вписаться в рамки одного материала, поэтому – это первая часть. Хочется поговорить о том, как формировался новый русский язык, и о том, какие процессы при этом происходили; как, например, повлияла латынь на русский литературный язык. Из будущих статей вы узнаете, как развивалось и на каком подъёме находилось в те годы русское книгопечатание, и формировалась система образования.
Но все случится несколько позже. Пока хочу просто поблагодарить читателей, дочитавших столь объемный текст до заключительных строчек. Спасибо вам! Всегда рады видеть вас в нашей группе во «Вконтакте»!
Евгений Русак,
Исполнительный продюсер
